Фрейд о психоанализе.
часть 2
Посторонний: “Извините, но вы начинаете говорить все более сложно, я теряю нить нашего разговора”.
Фрейд: «Тут мне необходимо начать немного издалека. Не подлежит сомнению, что небольшие живые существа — создания вполне несчастные, поскольку они бессильны перед внешним миром, который переполнен жестокостью и подавляет их. Примитивное живое существо, у которого отсутствует в достаточной степени сформированное “Я”, легко подвержено разнообразным “травмам”. Оно живет “слепым” удовлетворением своих влечений, при этом чрезвычайно часто ему грозит гибель. Дифференциация “Я”, прежде всего, является шагом вперед к сохранению жизни.
Невозможно чему-либо научиться погибая, однако если тебе удалось счастливо преодолеть какую-либо травму, то начинаешь обращать внимание на любую опасность и получать сигналы о ней путем ослабленного повторения впечатлений, пережитых при первой травме. Это называется аффектом страха. Реакции на пережитую опасность ведут к попыткам бегства, которые и спасают жизнь. Когда живые существа становятся достаточно сильными, чтобы открыто встречать опасности, исходящие из внешнего мира, они уже встречают их более активно, иногда даже агрессивно.
Посторонний: “Но ведь это весьма далеко от того, о чем вы обещали рассказать”.
Фрейд: «Вы даже не догадываетесь, насколько близко я подошел к реализации своего обещания. Однако и у живых существ, которые уже обладают готовым к активности, полностью сформированным “Я”, вначале, в детстве, это самое “Я” слабое и почти не отличается от “Оно”. А теперь представьте себе, что произойдет, если это бессильное “Я” подвергается притязаниям влечения из “Оно”. “Я” хотело бы отказать, так как удовлетворение сопряжено с опасностями, может привести к травме, сталкивает с тем самым внешним миром, с которым оно еще не может справиться, так как на это пока недостаточно сил. Тогда “Я” обращается с опасностью, которая исходит от влечения, так, словно это внешняя опасность. Оно пытается бежать, когда все его усилия, которые обычно применяются им по отношению к побуждениям, не приводят к необходимому результату.
В таких случаях мы говорим, что “Я” пробует вытеснять эти побуждения. Некоторое время такая защита от опасности может выручать, однако нельзя безнаказанно путать внутреннее и внешнее. Нельзя убежать от самого себя. Во время вытеснения “Я” всегда следует принципу удовольствия, которое оно обычно старается скорректировать, и в результате начинают проявляться некоторые вредные последствия. Они выражаются в том, что теперь “Я” должно постоянно ограничивать область своей власти. Вытесненное побуждение оказалось изолированным, предоставленным самому себе, лишенным силы и недоступным никакому воздействию. “Оно” имеет собственную дорогу.
Даже позднее, когда “Я” окрепнет, чаще всего оно уже не будет в состоянии устранить вытеснение, синтез окажется невозможным, и эта часть “Оно” навсегда останется для “Я” запретной зоной. Однако побуждение, изолированное таким образом, не бездействует. За то, что ему отказано в нормальном удовлетворении, оно получает неплохую компенсацию — создает психические замещения, которые берут на себя его представительство полностью. После этого оно связывается с другими процессами, которые таким же образом лишаются поддержки “Я” и, наконец, запретное, вытесненное побуждение прорывается в форме искаженного до неузнаваемости синтетического образования в “Я”, и создавая в сознании то, что называется симптомом.
Возникает ситуация, характерная для нервного заболевания: на одной стороне “Я”, обездвиженное в своей ненатуральной деятельности, утерявшее влияние на некоторые части “Оно”, “Я”, которое должно отказаться от части своих функций, чтобы избегнуть нового столкновения с вытесненным, и силы которого чаще всего тратятся в напрасных защитных акциях против симптомов, своеобразных ответвлений вытесненных побуждений; а на другой — “Оно”, в котором отдельные побуждения становятся самостоятельными и преследуют без какого-либо учета общих интересов личности исключительно собственные цели. Теперь “Оно” подвержено только влиянию законов примитивной психологии, которые действуют в его глубинах.
Если мы пристально посмотрим на всю ситуацию в целом, то сможем применить простую формулу, которая отражает возникновение невроза: так как “Я” пыталось подавить некоторые части “Оно” не своим обычным способом, данная попытка проваливается, и тогда “Оно” начинает мстить за это.
Получается, что невроз является прямым следствием конфликта между “Я” и “Оно”. “Я” вступает в это конфликт, поскольку оно, как ясно показывают тщательные исследования, вообще желает ориентироваться на реальный внешний мир. Противоречие лежит между внешним миром и “Оно”, а так как “Я”, остающееся верным своей внутренней сущности, начинает поддерживать внешний мир, оно вступает в конфликт со своим “Оно”. Однако следует обратить серьезное внимание на то, что предпосылки к заболеванию исходят не от самого факта наличия подобного конфликта — таких противоречий между реальностью и “Оно” избежать невозможно, и одна из постоянных задач “Я” — быть посредником между ними, — а определяются тем обстоятельством, что для устранения конфликта область “Я” использует не очень эффективное средство, называемое нами вытеснением.
Причина этому, в свою очередь, в том, что в то время, когда такая задача была поставлена перед “Я”, оно еще было не до конца сформировавшимся и бессильным. Так что можно утверждать, что все значительные вытеснения выпадают на период раннего детства».
Фрейд о психоанализе
часть 7
Посторонний: “Вот как вы завернули! Я придерживаюсь вашего совета не критиковать вас, так как вы хотите только показать мне, в чем психоанализ видит возникновение невроза, чтобы впоследствии, опираясь на это, выяснить, что необходимо делать, чтобы устранить его. Мне хочется спросить о многом, и несколько вопросов я задам позднее. Однако в самом начале, когда я слежу за вашими рассуждениями, меня одолевает искушение пойти немного дальше и самому совершить нечто подобное. Вы продемонстрировали отношение «внешний мир — “Я” — “Оно”» и в качестве условия невроза указали на то, что будучи зависимым от внешнего мира, «Я» подавляет «Оно».
Однако не возможна ли иная ситуация, когда в подобном конфликте «Я» целиком следует за «Оно», отрицая связь с внешним миром? Что произойдет при такой ситуации? Согласно моим дилетантским представлениям о природе душевного заболевания, подобное решение «Я» наверняка могло бы стать условием душевного заболевания. Такой уход от действительности, вероятно, отражает самое существенное в душевной жизни”.
Фрейд: «Естественно, я тоже об этом размышлял, и даже точно в такой же плоскости, однако для доказательства этого предположения необходима дискуссия о чрезвычайно сложных отношениях. Вероятно, невроз и психоз родственны внутренне, однако в самой главной черте им необходимо отличаться друг от друга. Это отличие — в той роли, которую играет “Я” в подобных конфликтах. При этом в обоих случаях “Оно” сохраняет характер чрезвычайной неуступчивости».
Посторонний: “Тогда продолжайте ваши рассуждения. Что именно говорит ваша теория о лечении невротических заболеваний?”
Фрейд: «Нетрудно описать нашу терапевтическую цель. Нашим желанием является реставрация “Я”, его освобождение от ограничений, вручение ему власти над “Оно”, которую оно (“Я”) утратило из-за своих ранних вытеснений. Мы проводим анализ именно с этой целью, вся наша техника направлена на эту цель. Мы пытаемся найти произведенные вытеснения и потом подталкиваем “Я” к их исправлению, чтобы разрешить конфликт более приемлемым способом, а не обыкновенной попыткой бегства. В связи с тем, что эти вытеснения относятся к очень раннему периоду детства, психоаналитическая работа возвращает нас к этому отрезку жизни.
Что касается пути к забытым конфликтным ситуациям, которые мы желаем оживить в воспоминаниях, то его подсказывают нам свободные ассоциации, симптомы и сновидения пациента, которые нам, естественно, сначала необходимо объяснить, перевести, так как они под влиянием психологии “Оно” приняли формы выражения, чуждые нашему пониманию. Воспоминания, ассоциации и мысли, которые пациент не в состоянии сообщить нам без внутреннего сопротивления, мы можем рассматривать как нечто, что определенным образом связано с вытесненным или является его эквивалентом. Подталкивая пациента к преодолению своих сопротивлений, мы подготавливаем его “Я” к тому, чтобы оно смогло преодолеть склонность к попыткам бегства и научилось переносить приближение вытесненного. Покладистость “Я”, когда ему наконец удается воспроизвести в своем воспоминании вытесненную ситуацию, в конце концов получает щедрое вознаграждение. Полная смена времен является фактором в его пользу. То, от чего детское “Я” в страхе спасалось бегством, взрослому и окрепшему “Я” часто кажется только обычной и несложной игрой».
Посторонний: “Все, что я до сих пор услышал от вас, было психологией. Часто ваш рассказ звучал непонятно, загадочно, однако вполне пристойно. Мне чрезвычайно мало известно о вашем психоанализе, и я слышал, что психоанализ, в основном, занимается такими вещами, которые ни в коем случае не могут рассчитывать на такую оценку. Мне кажется, что вы намеренно что-то утаиваете от меня. Тем более, что вы сами сказали, что неврозы являются расстройствами душевной жизни. Значит ли это, что такие немаловажные понятия, как наша этика, наша совесть, наши идеи вообще не играют никакой роли при глубоких психических расстройствах?”
Фрейд: «Получается, что вы до сих пор не обнаружили в нашем обсуждении интереса ни к низшему, ни к высшему. Однако это происходит исключительно потому, что мы еще пока ни слова не сказали о содержании душевной жизни. Позволю себе взять на себя вашу роль и на некоторое время приостановлю нашу беседу. Я так много рассказывал вам о психологии потому, что хотел, чтобы у вас появилось впечатление, что работа психоаналитика является частью прикладной психологии, и именно такой психологии, которая, если не считать собственно психоанализа, неизвестна. Получается, что психоаналитик прежде всего должен изучать именно эту психологию, глубинную психологию или психологию бессознательного, по крайней мере, все то, что известно о ней на сегодняшний день. Это пригодится нам, когда мы позднее будем делать выводы. А сейчас я бы хотел выяснить, что вы хотели сказать, упомянув о пристойности?
Посторонний: “Практически повсюду можно услышать, что на сеансах психоанализа приходится в мельчайших подробностях рассказывать о самых интимных и отвратительных сторонах своей половой жизни. Если это действительно так, — хотя, если судить по вашему рассказу, отнюдь не следует, что так должно быть, — то это было бы довольно мощным аргументом в пользу того, чтобы разрешить проведение такого лечения исключительно врачам. Как человек может раскрыть свои такие неординарные вольности совершенно чужим людям, особенно если он не уверен, что они сохранят все в тайне, за чью надежность он не может поручиться?”
Фрейд: «Вы абсолютно правы, врачи имеют определенные привилегии в сексуальной области, они даже могут обследовать половые органы пациентов. Правда на Востоке они такого права не имеют; а некоторые идеалистические реформаторы, вы знаете кого я имею в виду (“Несомненно Толстой и его приверженцы”), даже оспаривают это право. Однако вы, прежде всего, хотите знать, такова ли ситуация в психоанализе? Должен сказать, что ситуация именно такова. Она и должна быть такой, потому что, во-первых, психоанализ строится на полной откровенности. В психоанализе, например, с полной откровенностью и в мельчайших подробностях обсуждается имущественное положение, говорятся такие вещи, которые скрываются от любого иного человека, даже если он не является вашим конкурентом или налоговым инспектором.
То, что абсолютная откровенность пациента налагает тяжелую моральную ответственность здесь на психоаналитика, оспаривать я не собираюсь, наоборот, подчеркиваю это обстоятельство. К тому же, ситуация должна быть именно такой, так как первопричиной, которая вызывает нервное заболевание, часто является половая жизнь. Она вообще играет весьма важную роль, заслуживающую пристального внимания. Чем еще может заниматься психоанализ, как не полностью опираться на материал, предоставляемый ему пациентом?
Психоаналитик никогда не заманивает своего пациента в сексуальную область, он не говорит ему заранее: “Речь у нас пойдет об интимных сторонах вашей половой жизни!” Он просто разрешает ему начать свой рассказ оттуда, откуда пациенту самому захочется, и спокойно ждет, пока тот сам не подойдет к вопросам половых отношений. Я всегда старался предостеречь своих учеников: противники нашего метода заявили нам, что мы столкнемся со случаями, в которых сексуальный фактор не играет никакой роли, поэтому будем остерегаться вводить его в психоанализ, не будем терять шанс обнаружить хотя бы один подобный случай. Однако ни одному из нас до сих пор не повезло.
Мне, естественно, известно, что наш вывод об огромном значении сексуальности стал чрезвычайно сильным мотивом, который породил у многих враждебное отношение к психоанализу. Однако разве это обстоятельство может столкнуть нас с пути истинного? Оно только демонстрирует нам, насколько невротической стала наша культурная жизнь, если поведение так называемых нормальных людей мало отличается от поведения нервнобольных. В не столь давние времена, когда во всех ученых обществах Германии торжественно осуждали психоанализ, — сегодня осуждение продолжается, однако все это стало гораздо скромнее, — каждый оратор притязает на некий особый авторитет, ведь после своего разоблачительного выступления он просит высказаться также пациентов. Их призывают на помощь, чтобы опровергнуть утверждения психоаналитиков.
Если психоаналитики начинают говорить о предметах сексуальных, то подобные ораторы тут же просто лишают их слова. И как вам подобный метод доказательств? А ученое общество награждает подобного оратора бурными аплодисментами, вместо того чтобы пристыдить его. Только искренняя восторженная уверенность, сопровождающаяся сознанием того, что этот оратор разделяет всеобщие предрассудки, в какой-то мере объясняет логическую беззаботность этой публики. Некоторые из бывших моих учеников, которые ранее много лет следовали по общепринятой дороге, также оказались в плену кампании по освобождению человечества от ярма сексуальности.
Один из них полагает, что все сексуальное вообще означает не сексуальное, а нечто совершенно иное, абстрактное, и даже мистическое. Другой считает, что сексуальная жизнь является всего лишь одной из многочисленных областей, в которых человек реализует возбуждающую его потребность к власти и господству над другими. Эти мои ученики снискали чрезвычайно большую популярность по крайней мере на ближайшее время.
Фрейд о психоанализе
часть 8
Посторонний: “Теперь я могу выступить в вашу защиту. На мой взгляд, утверждение о том, что сексуальность не является естественной, первоначальной потребностью каждого живого существа, а представляет собой проявление чего-то другого, чрезвычайно рискованно. Об этом свидетельствуют и многочисленные примеры из жизни животных”.
Фрейд: «Боюсь, что никакие доводы здесь не помогут. Нет такой микстуры, даже самой абсурдной, которую бы наше общество с готовностью не проглотило, если эта горькая микстура торжественно объявлена средством против признания могущества сексуальности.
Впрочем, необходимо признаться, что отвращение, которое вы сами выказываете к тому, чтобы признать особую роль сексуальности в возникновении неврозов, плохо сочетается с вашей задачей Постороннего. Подобная антипатия плохо согласуется с нейтральностью мнения?»
Посторонний: “Жаль, что вы так говорите. Видимо, я поколебал ваше доверие ко мне. В таком случае, почему бы вам не выбрать на роль Постороннего кого-нибудь другого?”
Фрейд: «Все очень просто. Этот другой будет думать точно так же, как вы. А если он с самого начала признает значение половой жизни, то все немедленно закричат: “Так это не Посторонний, а один из ваших приверженцев”. Так что я не буду спешить, оказывая на ваше мнение свое влияние. Однако надо признать, что в этом случае я смотрю на нашу беседу несколько иначе.
Когда я разъяснял методы психологии, мне было совершенно безразлично, верите ли вы мне или нет. Теперь же, в вопросе, касающемся сексуальности, я бы хотел, чтобы вы признали, что самым сильным вашим мотивом для возражения мне является именно привнесенная враждебность, которую вы разделяете со многими другими людьми».
Посторонний: “Однако меня извиняет то, что я не обладаю тем опытом, который есть у вас и который дает вам такую твердую уверенность”.
Фрейд: «Прекрасно, теперь я могу продолжать мои объяснения. Половая жизнь — это не только нечто пикантное, это еще и серьезная научная проблема. В этой сфере необходимо узнать много нового, объяснить много специфического. Я уже говорил вам, что психоанализ должен добираться до самых ранних детских лет пациента, так как именно там, когда “Я” недостаточно сильно, происходят решающие вытеснения. Общепринято, что в раннем детстве нет никакой половой жизни, что она начинается только с периода полового созревания. А вот мы пришли к открытию, что сексуальные побуждения сопровождают человека с самого рождения и что именно из-за этих влечений и для защиты от них, детское “Я” предпринимает вытеснения.
Очень примечательным совпадением, на мой взгляд, является тот факт, что маленький ребенок сопротивляется власти сексуальности точно так же, как ораторы из ученых обществ, а еще и мои ученики, которые выдвинули свои собственные теории.
Как такое могло произойти? В основе здесь тот факт, что наша культура вообще строится усилиями сексуальности, однако это предмет отдельного разговора.
Открытие детской сексуальности принадлежит как раз к тем находкам, которых обычно стыдятся. Некоторые педиатры всегда знали о ней, да и некоторые детские медсестры тоже. Напыщенные мужчины, которые называют себя детскими психологами, говорили с укоризной о “бесстыдностях детства”. И постоянно вместо аргументов использовали эмоции! Это наблюдается повсеместно в наших политических объединениях.
Например, встает кто-нибудь из оппозиции и исключительно из личных корыстных побуждений громогласно заявляет о плохом состоянии дел в администрации, армии, суде и других инстанциях. На эти обвинения другой человек, чаще всего это представитель правительства, решительно возражает, что такие заявления оскорбляют государственное, военное, династическое или даже национальное достоинство. А все в этих сферах хорошо до тошноты. И не терпит даже намека на оскорбление.
Естественно, что половая жизнь ребенка значительно отличается от половой жизни взрослого человека. Сексуальная функция проходит сложное развитие от своего начала до хорошо понятного нам окончательного формирования. Она вырастает из многочисленных частных влечений с особыми целями, проходит несколько фаз организации, пока, наконец, не ставится на службу продолжения рода. Из этих отдельных частных влечений не все в одинаковой мере важны для окончательного итога, они изменяются, переформировываются, частично подавляются.
Это долгое развитие не всегда проходит безупречно, имеют место его задержки, частичные фиксации на ранних ступенях. Там, где впоследствии проявлению сексуальной функции противопоставляются препятствия, сексуальное стремление — или как мы его называем, либидо — легко возвращается к своим ранним местам фиксаций. Изучение сексуальности ребенка и ее превращений вплоть до половой зрелости дало нам также ключ к пониманию половых извращений. Эти извращения ранее всегда описывались в научной литературе исключительно с чувствами отвращения и брезгливости, однако объяснению их возникновения это не помогало.
Вся область сексуальности чрезвычайно заманчива, однако, принимая во внимание цель нашей дискуссии, я не вижу никакого смысла останавливаться на ней более подробно. Чтобы хорошо в ней ориентироваться, несомненно, необходимы анатомические и физиологические знания, которые, к сожалению, в медицинской школе даются далеко не в полном объеме, также обязательно знание истории культуры и мифологии.
Посторонний: “Тогда я вообще не в состоянии составить для себя представление о сексуальной жизни ребенка”.
Фрейд: «Значит, придется уделить еще немного внимания этой теме. По правде говоря, мне и так нелегко от нее уйти. Самым примечательным в половой жизни ребенка является то, что все свое развитие в этой сфере — причем, довольно далеко идущее, — он проходит в первые пять лет жизни, а затем — вплоть до периода полового созревания — идет так называемое пассивное время, когда обычная сексуальность не имеет никакого прогресса. Более того, в этот период сексуальные стремления уменьшаются в своей силе, люди отказываются от многого или совершенно забывают то, что умели или знали еще ребенком.
На этом этапе, когда ранний расцвет половой жизни как бы увядает, образуются такие установки “Я”, как, например, мораль, стыд, отвращение, которые предназначены для того, чтобы выдержать последующий натиск полового созревания и определить новые пути для пробуждающегося сексуального желания. Такое двухфазное начало половой жизни, имеет много общего с механизмом возникновения нервных заболеваний.
Вероятно, с этим мы встречаемся только у человека, и, возможно, здесь обнаруживает себя одна из предпосылок человеческой привилегии быть невротичным. Всё, что предшествует зрелой половой жизни, до возникновения психоанализа оставалось за рамками науки. Никто просто не обращал внимания на фундамент сознательной психической жизни. А ведь вполне можно предположить, что она тесно связана со своей основой.
О содержании, проявлениях и результатах раннего периода сексуальности можно было бы рассказать много такого, чего вы совершенно не ожидаете. Например, вы, естественно, будете удивлены, услышав, что мальчики очень часто боятся быть съеденными собственными отцами. (Кстати, вас не удивляет, что я помещаю этот страх среди проявлений половой жизни?) Однако могу напомнить вам широко известный миф, который вы вероятно еще не совсем забыли со школьной скамьи. Это миф о том, как могущественный бог Кронос съедал своих детей, чтобы они не стали его соперниками. Насколько странным должен был вам показаться этот миф, когда вы в первый раз услышали его!
Однако мне кажется, что никто из нас не обратил никакого внимания на эту странность. Сегодня, если мы поразмышляем над некоторыми известными детскими сказками, в которых появляется хищный зверь, например волк, то сможем обнаружить в них одну из масок отца. Я решил воспользоваться этой возможностью, чтобы уверить вас, что мифология и мир сказок вообще становятся понятными только в том случае, если нам известны особенности детской половой жизни. В этом — косвенная польза от психоаналитических исследований, причем, только одна из многих.
Вы удивитесь, возможно, еще больше, когда узнаете, что наш мальчик настолько страдает от боязни того, что отец отрежет его половой член, что этот страх кастрации оказывает самое большое влияние на все дальнейшее развитие его характера и выбор половой ориентации. Мифология и здесь поможет вам поверить в психоанализ. Бог Кронос, которого мы только что упоминали и который съел собственных детей, кастрировал своего отца Урана, а в качестве возмездия был сам кастрирован собственным сыном Зевсом, который избежал съедения благодаря хитрости матери.
Если вы имеете склонность рассматривать все, что психоаналитики рассказывают о ранней сексуальности детей, как нечто рожденное их дикой фантазией, то, по меньшей мере, попробуйте допустить, что эти фантазии создали точно такие же продукты, что и фантазии первобытных людей, нашедшие свое отражение в мифах и сказках. Другим, и вероятно, более точным взглядом было понимание, что в детской духовной жизни еще и в наше время возможно найти те самые архаические моменты, которые когда-то полностью господствовали в первобытные времена. В своем духовном развитии ребенок практически повторяет всю историю человеческого рода — и повторяет самым кратким путем. Нечто подобное уже давно признано эмбриологией в отношении развития плода (онтогенез “повторяет” филогенез).
Еще одной характерной чертой ранней детской сексуальности является то, что собственно женский половой орган не играет в ней практически никакой роли — для ребенка он еще не существует. Все внимание отдается мужскому члену, весь интерес сводится к одному факту — есть он в наличии или нет. О половой жизни маленькой девочки нам известно меньше, чем о половой жизни мальчика. Однако нам не стоит винить себя в этом, ведь даже половая жизнь взрослой женщины для психологии является dark continent (темный континент, неизвестная земля — terra incognita). Однако нам известно, что девочки тяжело переживают отсутствие у себя полового члена, и потому считают себя неполноценными, и что такая “зависть к пенису” ведет к появлению целого ряда характерных женских реакций.
Ребенку также присуще то, что потребности в испражнении и мочеиспускании притягивают его половой интерес. Воспитание здесь ведется особенно резко. Все, что относится к экскрементам, кажется нам более чем неаппетитным, однако известно, что ребенку для выработки такого отвращения нужно немалое времени. Это не отрицается и теми, кто обычно проповедует ангельскую чистоту души ребенка.
Однако никакой иной факт не заслуживает такого пристального внимания как тот факт, что ребенок постоянно направляет свои сексуальные желания на своих ближайших родственников; в первую очередь — на родителей, потом — на своих братьев и сестер. Для мальчиков самым первым объектом любви является мать, для девочки — отец, так как бисексуальная предрасположенность отнюдь не приводит к противоположным установкам. Второй родитель воспринимается как соперник и нередко отношение к нему со стороны ребенка крайне враждебное.
Не поймите меня неправильно, я совсем не отрицаю проявлений нежности к любимым родителям, в чем мы, взрослые, пытаемся увидеть сущность отношений родителей и ребенка. Но психоанализ не оставляет никакого сомнения в том, что желания ребенка идут гораздо дальше этих невинных нежностей и касаются всего того, что мы понимаем под чувственным удовлетворением, насколько это могут позволить детские способности и воображение. Конечно, ребенок не имеет никакого понятия о реальном положении дел в том, что касается полового совокупления. Однако он придумывает нечто иное, исходя из собственного опыта и ощущений.
Обычно самым сокровенным желанием является желание зачать или неким непонятным способом родить. Желание родить ребенка испытывают также и мальчики, исключительно по своему незнанию. Вот такое духовное построение называется нами, по широко известному древнегреческому мифу, эдипов комплекс. Если все нормально, то в конце этого раннего сексуального периода эдипов комплекс должен быть преодолен, довольно сильно смягчен и переформирован, и в результате такого превращения появляются возможности для успеха в последующей духовной жизни. Однако обычно это преодоление осуществляется не в полной мере, и тогда в период полового созревания дает о себе знать первоначальный комплекс, что может вызвать неприятные последствия.
Меня удивляет, что вы до сих пор ничего не сказали. Однако вряд ли ваше молчание является знаком согласия. Если психоанализ утверждает, что первым выбором ребенка является родственный объект, то этим он якобы оскорбляет самые святые человеческие чувства, в связи с чем он должен обязательно принимать во внимание соответствующую степень недоверия, обвинений и возражений. Всего этого с избытком выпадает на его долю. Ничто не вредило ему так сильно, ничто так не портило отношение к нему современников, как рассмотрение эдипова комплекса в качестве судьбоносной общечеловеческой структуры. Естественно, древнегреческий миф актуален и в наши дни. Однако большинство современных людей, как образованных, так и невежественных, предпочитает верить в то, что природа дает им, в качестве защиты от возможности кровосмешения, врожденное отвращение.
Здесь нам прежде всего может помочь история. Когда Гай Юлий Цезарь пришел в Египет, он встретился с юной царицей Клеопатрой, которая вскоре стала для него значить весьма много. Она состояла в браке со своим младшим братом Птолемеем. Для египетской династии в этом не было ничего необычного. Будучи по происхождению греками, Птолемеи только продолжали традицию, введенную несколько тысячелетий тому назад их предшественниками — великими египетскими фараонами. Естественно, здесь мы имеем дело с примером явного кровосмешения, которое, кстати, в наше время осуждается гораздо больше, чем прежде. Поэтому давайте обратимся к нашей главной свидетельнице отношений между людьми в глубочайшей древности, а именно — к мифологии.
Мифы всех народов мира, а не только древних греков, изобилуют описаниями любовных отношений дочери и отца, и даже матери и сына. Космологические мифы и генеалогия королевских родов изобилуют примерами кровосмешения. Как по вашему, с какими намерениями были созданы эти поэтические творения? Чтобы заклеймить позором богов и королей как преступников, чтобы направить на них презрение человеческого рода? Вряд ли. Вероятнее всего, кровосмесительные желания являются древнейшим человеческим наследием, которое до конца так и не было преодолено. Реализация этих желаний предоставляется лишь богам и их потомкам, а большинство обычных людей должно полностью от них отказаться. В полнейшем согласии с этим свидетельством истории и мифологии мы и обнаруживаем в наши дни наличие действенных кровосмесительных желаний у детей.
Фрейд о психоанализе
часть 9
Посторонний: “Вы напрасно пытались скрыть от меня выводы, касающиеся детской сексуальности. Именно ее связь с давними страницами человеческой истории представляется мне чрезвычайно интересной”.
Фрейд: «Я опасался, что это увело бы нас чересчур далеко от главной цели нашего разговора. Однако, вероятно, в сделанных дополнительно разъяснениях есть и свои плюсы».
Посторонний: “Теперь, пожалуйста, скажите, насколько вы уверены в своих психоаналитических результатах касательно сексуальной жизни детей? Основаны ли ваши выводы только лишь на анализе мифологии и исторических фактов?”
Фрейд: «Ни в коем случае. Мои выводы основаны на непосредственном наблюдении. Это происходило следующим образом: сначала мы открыли существование детской сексуальности, анализируя взрослых. Позже мы стали анализировать самих детей. И это было нашим немалым успехом, так как теперь мы обнаружили подтверждение всему тому, о чем догадывались ранее, проводя анализ взрослых».
Посторонний: “Что? Вы проводите психоанализ с маленькими детьми, детьми в возрасте до шести лет? Возможно ли это вообще, и не опасно ли это для ребенка?”
Фрейд: «Надо отметить, что это получается довольно неплохо. Мы и не представляли, насколько богата событиями жизнь ребенка до четырех-пяти лет. В этом возрасте дети чрезвычайно деятельны духовно, сексуальное развитие в этом возрасте одновременно является периодом настоящего интеллектуального расцвета. Мне кажется, что со вступлением в пассивный период дети становятся как бы духовно парализованными, глупеют. Многие теряют даже свою внешнюю привлекательность. Что же касается вредных последствий психоанализа, то могу сказать следующее. Первый ребенок, с котором уже почти двадцать лет назад отважились провести психоанализ, превратился за прошедшее время в здорового и молодого мужчину, успешно идущего по жизни, который, несмотря на тяжелые психические травмы, которые он получил, весьма успешно прошел через период полового созревания.
Наверняка и другим детям — “жертвам” психоаналитических сеансов — сейчас ничуть не хуже. С этими детскими сеансами связаны самые разнообразные научные и практические интересы. Возможно, что в будущем детский психоанализ приобретет еще большее значение. Его ценность для теории видна невооруженным глазом. Он дает весьма конкретные сведения по вопросам, на которые не дают ответов сеансы со взрослыми, и таким образом избавляет психоаналитиков от серьезных ошибок. Как раз моменты, которые ведут к появлению невроза, и поражают в работе с детьми; недооценивать их просто нельзя.
Естественно, в интересах ребенка психоаналитическое влияние необходимо сочетать с воспитательными мероприятиями. Эта техника пока еще слабо разработана. Большой практический интерес здесь связан с обнаружением того факта, что чрезвычайно большое число детей в своем развитии явно проходит через одну из невротических фаз. Сейчас мы допускаем, что детские неврозы являются не исключением, а, скорее, правилом. В большинстве случаев все эти невротические склонности детских лет преодолеваются как бы незаметно.
Однако не оставляют ли они свои следы в психике взрослого человека? У всех взрослых невротиков мы не наблюдаем привязки к детскому заболеванию, которое в свое время могло пройти абсолютно незамеченным. Аналогично терапевты сегодня утверждают, что каждый человек когда-нибудь в детстве болел туберкулезом. Однако, естественно, к неврозам невозможно подходить с позиции вакцинации, а можно лишь учитывать предрасположенность человека к ним.
Теперь вернусь к вашему вопросу о том, насколько я уверен в полученных результатах. Путем прямых психоаналитических наблюдений над детьми нам удалось выяснить, что сообщения взрослых о своем детстве мы толкуем правильно. В некоторых случаях удалось подтвердить наши выводы еще одним способом. С помощью материалов, полученных при психоанализе, мы восстанавливаем определенные значимые события детских лет, от которых в воспоминаниях пациентов ничего не сохранилось. Потом, после бесед с родителями и людьми, ухаживавшими за нашими пациентами в детстве, мы получаем неопровержимые доказательства того, что все было именно так, как мы предполагали. Естественно, что такие доказательства нам удается получить не всегда, однако там, где это все-таки происходит, они производят поистине ошеломляющее впечатление.
Правильная реконструкция забытых переживаний детства всегда обладает большим терапевтическим эффектом независимо от того, получает или не получает она объективное подтверждение. Реконструкция этих событий так важна, конечно же, потому, что они имели место весьма рано — в то время, когда они воздействовали на слабое “Я”, не обремененное каким-либо травмами».
Посторонний: “О каких конкретно событиях здесь может идти речь?”
Фрейд: «О самых разнообразных. В первую очередь, это те впечатления, которые могли оказать длительное воздействие на начальную половую жизнь ребенка, — например случайно подсмотренный половой акт взрослых или собственный сексуальный опыт с кем-либо из взрослых или с другим ребенком. Отмечу, что к указанным вариантам можно отнести и подслушивание разговоров, которые ребенок понял по-своему, в результате чего пришел к совершенно определенным выводам о страшных и таинственных вещах.
Позже все это находит выражение в действиях самого ребенка — в его доброй или враждебной установке по отношению к другим людям. Таким образом, в психоанализе особую важность приобретает воспоминание ребенком собственной забытой половой деятельности, а также воспоминание о вмешательстве взрослых, которое положило конец этой деятельности».
Посторонний: “Сейчас вы даете мне повод поставить вопрос, который я хотел задать уже давно. В чем же состоит «половая деятельность» ребенка в период его раннего развития, на которую, по вашим словам, до появления психоанализа никто не обращал внимания?”
Фрейд: «Следует отметить, что многочисленные и существенные явления в этой области и в этом возрасте все же замечались — по крайней мере, они никого не удивляли. Их невозможно было не заметить. Свое наиглавнейшее проявление половые побуждения ребенка находят в самоудовлетворении путем раздражения собственных половых органов. Широкое распространение детского “рукоблудия” всегда было известно взрослым и всегда рассматривалось как тяжкий грех и строго наказывалось. Только не надо меня спрашивать, как подобное наблюдение над безнравственными занятиями детей (все дружно признают, что мастурбация приносит им удовольствие) согласуется с известной теорией об их врожденной моральной чистоте. Пусть эту загадку разъяснят мои оппоненты. Я же вижу здесь гораздо более существенную проблему.
Как вести себя по отношению к половой деятельности маленького ребенка? Всем известно, что взрослые принимают на себя огромную ответственность, подавляя ее, и не могут допустить, чтобы оставить ее без своего вмешательства. У народов более низких культур и у низших слоев развитых народов сексуальность детей, скорее всего, ничем не ограничивается. Благодаря этому, возможно, создается надежная защита от последующих заболеваний индивидуальным неврозом. Однако одновременно, вероятно, наносится и значительный ущерб усвоению культурных ценностей. Нечто подсказывает нам, что здесь мы наблюдаем современный вариант Сциллы и Харибды».
